Пятничная площадь
Гент достопримечательности Врайдах Маркт
В центре Пятничной площади — бронзовая статуя Якоба ван Артевельде, легендарного гентского хофмана. Здесь, где теперь высится его бронзовое изваяние, Артевельде в драматические дни начала Столетней войны обращался к своим согражданам, уговаривая их вступить в союз с английским королем, чтобы получить вновь спасительную для сукноделов английскую шерсть, чтобы обрести окончательную независимость от «сторонников лилии». И потом здесь же, 26 января 1340 года, Эдуард III Английский был наречен французским королем и торжественно поклялся дать фламандским городам невиданные привилегии, военную защиту и гигантскую субсидию почти в полтора миллиона фунтов стерлингов.
Был подлинный Артевельде. Властолюбивый, отважный, расчетливый политик, тщеславный, увлекающийся и трезвый одновременно, умевший лавировать между интересами разных сословий и цехов. Он был убит спустя несколько лет после своего стремительного возвышения, когда возглавленный им бунт не дал желанного исхода, когда гнев народа, искусно направляемый его политическими противниками, обратился против него.
Но был и есть другой Якоб ван Артевельде. Герой сказаний и песен, спаситель родины, рыцарь, который, по словам Верхарна: «. . .предвидел бунт, что в будущем блеснет, Как факел огненный, и рук могучих взлет В грядущем предвещал желанную свободу. Творил он чудеса — легенды в мире прозы…»
Этого не хватало порой суровой истории Гента: «легенды в мире прозы». Артевельде внес в жестокую борьбу сословий не только разумную отвагу и политическую прозорливость, но пыл и поэзию: он произносил речи, заставлявшие трепетать толпу, как равный говорил с королями, он отважился сжечь здесь вот,
на Пятничной площади, папскую буллу, направленную против свобод Гента. И поэтому его имя, до сих пор произносимое в Генте с горделивым волнением, связано не только с историей города, но и с его душой. Потому посредственная статуя работы Винь-Квио кажется все же не лишней здесь, потому так парадоксальны ощущения путешественника в Генте, в этом городе, где трезвый покой многолетних богатств соседствует с неумирающим духом народных войн.
«Дома у стен дворца, близ городского вала,
Укрыты в ваших тайниках Богатства в крепких сундуках,
Что жадно, по грошам, провинция собрала…
И все-таки, дома в плаще туманном лет,
Хранит ваш облик величавый
Остатки отшумевшей славы
И древних доблестей едва заметный след».
Эти строки Верхарна как будто написаны о торжественной чопорности старых гентских гильдейских домов, о молчании богатых купеческих особняков, в которых угадывается все та же «легенда в мире прозы»: даже сытое самодовольство умело придавать изящество своему жилищу, да и не было никогда покоя в городе Генте. Недолгие периоды умиротворения прерывались новыми потрясениями. . . Но это связано уже с иной эпохой. Уходя с Пятничной площади и оглядываясь на этот маленький клочок гентской земли, трудно не подивиться тому, как мало пространство, где свершилось так много событии: едва ли шире ста метров Пятничная площадь. Особенно тревожит она воображение в сумерки, когда становится будто еще теснее, когда стираются очертания домов, построенных большею частью много лет спустя после гибели Артевельде, и даже изысканнейший фасад Дома летящего оленя, возведенного в XVIII веке, может сойти за готическую постройку эпохи столетней войны. Тогда на площади вольно живется великим теням, неслышное эхо голосов и невидимые огни факелов вновь наполняют ее. Зловещий блеск Безумной Греты — огромной пушки, издавна охраняющей площадь,— настойчиво напоминает о непрекращающихся распрях, бледно мерцает Лис, тяжкие запахи гнили и сырости плывут от реки; и
дальше мерещится замок, столетиями охранявший, терзавший и угнетавший город.