Гент Ратуша
Гент достопримечательности – ратуша
Но новые страницы гентской истории, что можно прочитать в городских камнях, трагичны.
В 1500 году в Генте у Филиппа Красивого и жены его Хуаны Безумной родился сын, нареченный Карлом. Судьба сделала его королем Испании, а затем и императором Священной Римской империи, могущественнейшим государем Европы. В девятнадцать лет он стал повелителем необъятных территорий в Старом и Новом свете, и горделивая его фраза «над моей страной никогда не заходит солнце» почти соответствовала правде. Он воевал
с Франциском I и с турецким султаном, воевал с протестантами и собственными непокорными подданными, мечтая о нераздельной власти над миром. Тициан сохранил образ Карла V в одном из лучших своих портретов: он написал императора уже на склоне лет, усталым, но не сломленным безумной и жестокой борьбою, познавшим и взлеты и падения духа, способным на безмерное коварство и на муки неудовлетворенного тщеславия.
Карл V гордился и восхищался Гентом, но не любил его. Он хвастался Франциску I, что без труда спрячет его Париж в своей перчатке (Gant). Этот понравившийся ему каламбур Карл использовал и в другой беседе. То было, как рассказывают, на верхней площадке беффруа, откуда император вместе с герцогом Альбой смотрел вниз на глухо шумящий мятежный грозный город. Фернандо Альба советовал ввести в Гент солдат и уничтожить его. Карл усмехнулся: «Сколько испанских кож потребуется, чтобы сделать перчатку такого размера?»
Он не уничтожил город, он обесчестил его. «В эти дни, — писал Шарль де Костер, — благородный Гент отказался платить свою долю подати, наложенной на него его сыном императором Карлом. Город был уже совершенно разорен Карлом и платить не мог. Это было тяжкое преступление, и Карл решил собственноручно наказать его.
Ибо сыновний бич больнее спине матери, чем всякий иной».
Даже смертельно оскорбленные непомерными налогами, горожане Гента не потеряли остатков доверия к родившемуся здесь императору. Солдаты Альбы беспрепятственно вошли в город.
Император приказал снять знаменитый колокол «Роланд» — символ гентской свободы. Он отказался от всех долговых обязательств по отношению к Генту, у которого когда-то взял огромную сумму взаймы. Все вольности города отменялись, взамен была дана лишь одна «привилегия рабства». И у Антверпенских ворот он воздвиг цитадель, которую горожане стали называть «гробницей привилегий и процветания города», приказав срыть все укрепления, которыми прежде славился Гент.
А потом на Пятничной площади запылали костры аутодафе; не нужно было быть еретиком, чтобы стать жертвой Альбы, достаточно было простого подозрения в опасном свободомыслии. Пепел сожженных начинал «стучать в сердце Фландрии».
С той поры Гент уже не мог оправиться.
Унижение знатных горожан, стоявших в рубище с веревкой на шее перед Карлом, бесславная гибель на эшафоте вождей и участников мятежа, умолкнувший навсегда «Роланд», ландскнехты и надменные испанцы на улицах Гента — этого нельзя было забыть. И сейчас сквозь поэтическую красоту города, чудится, можно увидеть печаль. Или просто воспоминания о пережитых городом страданиях заставляют так воспринимать его облик?
Во всяком случае, в культуре Гента после «золотого века» наступила холодная пауза. Еще строилась при Карле V ратуша, но она лишена была той естественной связи с жизнью города, как старые его здания, хотя со временем срослась с Гентом и теперь, если судить беспристрастно, даже украшает его.
Ее готический фасад, что выходит в сторону беффруа, построен в чистом варианте «пламенеющего» стиля. Полувеком позднее был возведен ренессансный фасад со стороны Масляного рынка, фасад массивный, но строгого вкуса, мерно рассеченный классическими колоннами, выдержанными в полном соответствии с лучшими образцами Палладио.
Но если экстерьер ратуши рядом с романтической беффруа, с мрачным великолепием собора Бавона несомненно теряет, то внутри она производит впечатление более сильное. И несмотря на то, что внутренняя отделка была сделана заново в конце минувшего века по чертежам Виоле-ле-Дюка, подлинной ее не назовешь никак. И все же она убеждает, заставляет верить. Реставрация сделана с таким вкусом, с таким точным ощущением эпохи, что, как и в антверпенском доме Рубенса, волнует больше иной подлинной старины.
Конечно, это скорее декорация, нежели точное следование убранству старой ратуши, но декорация величественная: деревянная обшивка с готическим орнаментом, витражи, массивная мебель, сумрачная яркость ковров. Капелла Эшевенов Кёрэ («хранителей городской конституции») странно сочетает в себе готическое великолепие с современным буржуазным — золотистый свет льется в темное помещение через высоко поднятые окна, тонет в темной облицовке стен, ярко озаряя зеленое сукно столов, похожих на алтари, потолок теряется в высоте. Нечто от кровавых времен Альбы мерещится в этом вполне мирном помещении, настолько артистично воссоздана здесь атмосфера минувшего — это католическое иррациональное пространство, этот горний свет, эти столы, похожие на столы судей. И странными выглядят сейчас возле ратуши белые платья, цветы и прокатные «мерседесы» свадебных процессий.
Сколько столетий уместилось на этом островке в центре старого города, сколько событий. Но воспоминания растекаются по маленьким улочкам, и нет более увлекательной прогулки по Генту, чем неторопливый и спокойный путь по ним, когда в проемы между высокими домами — как в пейзаже за окном на Гентском алтаре — мелькнет вдруг верхушка беффруа или откроется берег Лиса. Улицы узки в Генте и высоки дома, поэтому кажется, что вечер наступает здесь рано и долго длятся сумерки, поэтому, когда в улицах уже темно, — площади еще сбрызнуты солнцем. В этих улицах мгновенно наступает тишина— автомобильный шум остается в стороне, машинам тут не проехать.
