Церковь Св. Иакова
Антверпен церковь Святого Иакова
Видимо, в последние годы жизни Рубенс и впрямь сознавал себя демиургом, «творящим миры». Если войти под стрельчатые своды церкви св. Якова, что расположена неподалеку от рубенсовского дома, не разглядывая пока это торжественное и благородное сооружение, то можно вновь и уже последний раз встретиться с Рубенсом у порога его гробницы.
Здесь, в церкви, которая называется по-фламандски Синт-Якобскерк, находился фамильный склеп семьи Фоурман, и сюда перенесли тело Рубенса вечером 30 мая 1640 года, через несколько часов после смерти. Через два года прах художника был погребен в капелле в нескольких шагах от склепа. Алтарь белого и черного мрамора, украшенный наверху статуей скорбящей богоматери, вывезенной, как говорят, Рубенсом из Италии, высечен Файдхербом, учеником художника. И в обрамлении этого мраморного портала — удивительная картина, странный и гордый живописный реквием, написанный Рубенсом незадолго до смерти, в «торжественные часы отдыха от трудов», как прекрасно сказал Фромантен.
«Святой Георгий» — картина, не имеющая аналогий в истории искусства (быть может, лишь Курбе в «Ателье художника» повторил в какой-то мере идею Рубенса). Рубенс написал тех, кого любил, тех, кому был обязан жизнью: деда, отца. Написал обеих жен на одном холсте — в этом чудится мудрая простота подходящего к концу своего пути человека, давно узнавшего цену пустым условностям. Написал младшего сына.
И написал самого себя.
В традиционном образе закованного в доспехи святого Георгия он создал смятенный, далекий от всяких традиций автопортрет. Само изображение святого Георгия не юным воином, а зрелым человеком ломает привычные каноны. Святой Георгий — Рубенс входит в картину тяжелым, усталым, но непреклонным шагом, словно завершая крестный путь по земле. Он один чужд миру, который сам создал в картине, миру спокойному и безмятежному, он высоко вздымает знамя, и взгляд его устремлен в ему одному видимые печальные дали, темные с сединой волосы растрепаны ветром. Конечно, человек XX века склонен придавать излишнюю значительность картинам, написанным, быть может, без желания выразить противоречивые сложные мысли. Но здесь, в молчании капеллы-склепа, где ледяной мрамор дарит особую пылкость краскам, памятуя, что именно эту картину завещал Рубенс поместить над своей гробницей, трудно отделаться от желания отыскать потаенный смысл в мерцающем пышными соцветиями полотне, в темных доспехах седеющего рыцаря, продолжающего свой вечный путь мимо людей, которых он любил.
О них давно забыли. Прекрасная Мария Магдалина, в образе которой Рубенс — в который раз — обессмертил черты нежно любимой Елены Фоурман, лишь на холсте осталась столь же юной и верной. Она предпочла новый брак почетному вдовству. Забыт и отец художника, блестящий юрист, славный не только ученостью, но и любовными победами. Все они остались лишь потому, что их изобразил Рубенс. «Не только в век свой, но навечно удостоился славы Апеллеса» — написано торжественной латынью на могильной плите.
Антверпен прекрасен тем, что в нем можно на каждом углу встретиться с Рубенсом. А расстаться с ним — негде.
Покинув капеллу Рубенса и направляясь к выходу из собора св. Якова, можно вновь вернуться к юности художника, увидев картину его учителя Ван-Ноорта — «Чудо со статиром». Да и вся эта церковь с многочисленными картинами и статуями, принадлежащими современникам и ученикам Рубенса, ее строгие стрельчатые аркады, то здесь, то там загроможденные неистовым сверканием позолоченной лепнины более молодых, барочных капелл, кафедр, все эти дворцово-великолепные светильники, оклады, игривые мраморные статуи в пестром свете готических витражей — все это тоже рубенсовский мир. Трудно привыкнуть к мысли, что это здание — не только гробница Рубенса, но и одно из самых знаменитых сооружений Антверпена. Надо выйти вновь на площадь св. Якова, отойти на сотню шагов, чтобы полностью оценить эту церковь, возможно, самую строгую и торжественную из всех антверпенских церквей. Особенно хороша она сбоку, со стороны Новой улицы, откуда превосходно виден и ощутим мерный ритм ее спокойного фасада, величавость незавершенных башен, череда высоких, почти достигающих крыши окон в плетении готических переплетов. И хотя церковь строило несколько поколений зодчих, хотя в ней можно найти не только детали «пламенеющего стиля», но и черты Возрождения, она обладает естественным достоинством единым дыханием созданного сооружения. И, пожалуй, трудно представить себе более достойную гробницу для Рубенса, чем это суровое здание, под сводами которого осталась картина «Святой Георгий», в неувядаемом сиянии синих, алых и черно-серебряных тонов.
