Бегинаж Брюгге
Брюгге монастырь бегинок
Чтобы встретиться со старым Брюгге, стоит пройти вдоль канала к южным воротам города, миновав шумный, людный, очаровательно нарядный центр, и выйти к тихим, безлюдным окраинным улочкам, с крохотными белеными, вросшими в землю домами, чьи черепичные красные крыши почти касаются мостовой, где на черной воде каналов неподвижно застыли сонные лебеди в тени поникших, старых, как сам город, деревьев, где почти не слышно шума машин, а люди говорят неторопливо и важно, где даже воздух чудится неподвижным, и листья долго кружатся в нем, прежде чем неслышно упасть на траву.
Там, близ водоема с поэтическим названием Минневатер (озеро любви), некогда служившего гаванью для лодок, приплывавших из Гента, на самом берегу впадающего в него канала находится Бегинаж, заведение абсолютно бельгийское. Говорят, что общины бегинок, женщин, посвятивших себя богу, но не принимавших монашества и не дававших на всю жизнь обета безбрачия, появились еще в XII веке. Известный льежский проповедник и реформатор церкви Ламберт Косноязычный, основавший первую подобную общину, дал ей свое имя. Бегинками становились вдовы, богобоязненные Девицы, порой даже дамы очень состоятельные. Иные из них прилежно трудились в мастерских, иные воспитывали детей в богатых семьях, иные проводили дни в приятной и благочестивой праздности. Все это не относится только к прошлому, хотя Бегинажу более пятисот лет.
Ныне в здании Бегинажа — монастырь бенедиктинок. За горбатым белым мостом открывается просторный веселый двор, окруженный низким белым строением, вернее, целой вереницей сросшихся друг с другом домиков, крытых нарядной яркой черепицей. Темны частые переплеты окон, даже стекла кажутся темными, как вода в канале, прозрачные тени ветвей вздрагивают на матовой штукатурке стен, аккуратно выметены аллеи и дорожки, мощенные тускло поблескивающим камнем. Неслышными шагами проходят монахини в черных плащах и белых косынках, лица их розовы и приветливы, движения уверенны и спокойны, здесь свой благостный, но отнюдь не аскетический нрав. А из окон доносится настолько не монашеский стрекот пишущей машинки, что последние остатки богоугодных реминисценций исчезают бесследно.
В этой религиозности, спокойно служащей здравому смыслу, в этом неприхотливом обыденном изяществе, в естественной неторопливости и миниатюрной солидности быта ощутимы прочные связи прошлого и настоящего, ощутима подлинная, устойчивая тишина минувшего. То, что в центре города может показаться изящной декорацией, здесь — плоть повседневной жизни, религия глубоко вросла в восприятие и привычки горожан; то, что для приезжего просто история, для старожилов — сегодняшний день.